За окнами больничной палаты резвилась весна.Яркая,сочная,она противилась, кажется, всему, что видела в окнах, не принимая и не понимая тот мир.Она стучалась ветками в те окна,словно стараясь что-то сказать или шепнуть людям за окнами.Слышали ли они её, принимали, или грустная история мешала им делать это, не знаю.
По коридорам больницы ползла неспешная утренняя суета,замешанная на обыденности. Ритм её был для всех привычным, рутинным. Дышал лекарствами, тихими разговорами,скрипом тележки, развозящей завтрак.
Ветер,не дававший спать ночью, усиливался,становился всё злее,страшнее,больные жаловались на плохое самочувствие,стонали, ворчали, кто-то заваривал кофе. Ждали сильную грозу,но её всё не было.
К обеду обстановка стала тревожной, начались звонки, беготня по коридору персонала, больные поняли, что происходит что-то ужасное,но двери палат были закрыты, каждый просто лежал, не желая говорить, или пытался уснуть после обхода. Воздух был полон напряженного ожидания. Скоро стало понятно, что привезли кого-то слишком тяжёлого, потому что все операции отменили.Больные, выходя в коридор, приносили новости. А за дверью операционной уже горела красная надпись»Не входить, идёт операция!» Гроза, наконец-то, принесла так необходимую свежесть, ветер стих, природа, казалось, отыграла свою тревожную мелодию, и успокоилась, натворив бед.
Утром в палату из реанимации привезли новенькую, ту, что оперировали срочно и долго. Это о ней уже знали все всё знали, или думали, что знают. Она была крановщицей. Кран, на котором она работала, не выдержал ветра и рухнул, сломав в ней всё, что было можно, поделив её жизнь разом на «До» и «После»… Кто-то поспешил выписаться, кто-то попросился в другую палату, потому что здесь вмиг стало непросто. Кого-то перевели, кого-то выписали, оставив лишь тех, кого нельзя было трогать.
Миш Мишич, наш лечащий врач, заглядывал к нам чаще, чем обычно, у дверей прижимал палец к губам, намекая на так необходимую тишину и покой, задерживаясь подолгу у койки, на которой лежала под одеялом груда бинтов. Первая неделя была тревожной. Это все понимали, но вот и она закончилась, и Миш Мишич разрешил нам открыть все окна, чтобы впустить весну. В палату хлынула сразу жизнь,бившая по окнам. Другая, очевидная в своей очаровывающей суете, ароматная, вкусная,звонкая, пёстрая.
-Какой день? Какой день сегодня?-груда бинтов заговорила…Это было так внезапно и неожиданно, что Полька, сорвавшись с подоконника, на котором загорала со всеми,кто хотел, вместо ответа закричала:»Ураа, она говорит, ура, ура!» И она пустилась в пляс по палате, кружась и вопя от счастья;»Живая, живая, живааая!»За этим её и застал влетевший в палату, как обычно, неожиданно Миш Мишич, оторопевший от увиденного и услышанного. Трое других, сидевших пока на подоконнике, поспешили смутиться, увидев его, а Полька, упавшая от своего танца на руки Миш Мишича и не дающая ему ни слова вымолвить, радостно сообщила:»Миш, она живая, живая, и она говорит, ты представляешь?!» Миш Мишич не представлял. Он знал. Надеялся, что всё сделал верно, и ждал. И вот оно: «Она заговорила!»Вмиг согнав всех с окна и пригрозив(да кто же ему поверит, что он злой),- выписать всех разом за нарушение режима,он присел возле груды бинтов, улыбаясь, как показалось Польке, гораздо шире своих ушей. Тихонечко он стал её спрашивать, так же тихо измерять давление, пока палата, замирая, старалась ловить каждое его слово и каждый ответ из-под груды бинтов.
-Какой сегодня день?-вновь спросила груда бинтов
-Счастливый,счастливый сегодня день,-ответил Миш Мишич, — сейчас на перевязочку съездим, потом обед, и ты, Светочка, будешь с сегодняшнего дня здесь старшей,потому что Полька -отпетая хулиганка, сама видишь, а ты у нас женщина степенная и надёжная.
Груда бинтов вздохнула и согласилась. Миш Мишич быстро осмотрел всех и вылетел из палаты так же стремительно, как влетел. Миш Мишечем его назвала Полька, он не спорил, привык, это звучало как-то по-доброму, не так, как на планёрке или взбучке у главного. Там его звали Михал Михалыч, а слышалось ему совсем другое: Нахал Нахалыч. Не все готовы были простить ему молодость, отсутствие опыта и того, как он возится с каждым больным. Это вызывало раздражение. В ординаторской Миш Мишич не стремился заводить дружбу с кем-то из коллег, ему постоянно было некогда, он стремился сам всё увидеть, сделать, понять, меняя назначения больным, подбирая лучшее и скорое, либо новое, а медсёстры, привыкшие читать назначения раз в неделю, выходили из себя и бежали жаловаться, получив от Миш Мишича простой вопрос: «Почему вы дали лекарство, которое я отменил?» огрызались и каждый раз возмущались, сплетничали. Вот только больных, которые выздоравливали у Миш Мишича быстрее, чем у других, это не касалось. Они его обожали, подкармливали, когда родственники приносили им что-то вкусное, делая это от души…Миш Мишич стеснялся, отказывался, благодарил, но брал от больных то, что ему приносили. Он часто дежурил, работал, не вылезая из больницы сутками, подменял коллег, которые этим охотно пользовались, и все знали: «Он вечно голоден».
После перевязки, бинтов на Светочке становилось всё меньше и она спала. А вечером, когда она проснулась, все стали приставать к ней с вопросами, что да как. Светочка рассказала о предчувствии в тот день, плохом сне накануне и о том, как она не хотела лезть на свой кран. Она ходила к прорабу, говорила ему, что нельзя при таком ветре работать, но в ответ услышала и поняла:»Уволит, ему наплевать на всё». Быть уволенной она не могла никак. Деньги, что ей здесь платили, были немалыми, она их все отдавала своей дочери, ради которой продала свой дом под Смоленском, поддавшись на её уговоры. Здесь вместо квартиры, в которую её обещала поселить дочь, чтобы жить вместе, дочь поселила её в снятой за копейки одноэтажной развалюхе с текущей крышей, провалившимися полами и огромными крысами, которых она очень боялась. Дочь сказала, что это -временно, приходила к ней в день получки и забирала все деньги.Поэтому Светочка, чтобы не погибнуть без крова и от голода, после работы на стройке шла мыть подъезды…Денег ей хватало, а дочери было мало… Мы гадали, что же это за дочь,что же с ней-то случилось, если ни разу не навестила мать в такой жуткий час. Спрашивать не хотели, Миш Мишич запретил нам Светочку тревожить.За небольшой срок её все полюбили и хотя знали, что ходить она скорее всего никогда не сможет, ей никто этого не спешил сообщать. Светочка,как оказалось, не всегда была крановщицей, она всю жизнь проработала поваром в заводской столовой, выучившись на крановщицу только здесь, дочь подсказала,где больше платят. Девочки в палате быстро обзавелись тетрадками, да и стали записывать за Светочкой её простые и вкусные рецепты. Миш Мишич, влетая на обход, каждый раз шутил:»Вот вылечу всех, может, угостите когда-нибудь этой вкуснотищей». Все обещали, отлично понимая, что никогда-никогда этого не будет… Кто ж захочет возвращаться-то в больничку после выписки…
Миш Мишич уже разрешил её навещать, Светочку навестил следователь, который долго убеждал её подписать какие-то бумаги, чтобы посадить прораба. Но Светочка не подписала, только к вечеру ей стало хуже… Лето уже было в полном разгаре, духота… Миш Мишич, как обычно, согласился сразу же кого-то подменить, чтобы подежурить. Она ничего не просила, кроме компота по своему рецепту. И тогда Миш Мишич отпустил Польку домой, наказав ей вернуться с рассветом, чтобы никто её не засёк на вахте, сварить ей этот компот. Полька схватила такси, объехала все магазины, дома-то у неё было пусто, и принялась, как вошла в дом, варить компот по Светочкиному рецепту. Потом она поставила его охлаждаться, сон догнал её, уставшую, и не понимая, как же это, она уснула… Ночью она проснулась от духоты, приближалась гроза, она налила себе в чашку компот, выпила его и, перелив компот в банку, отправилась ловить такси. Компот был необычайно вкусным. Пока ехали до больнички, таксист несколько раз поинтересовался, куда же она так спешит ранним утром, да и чем же так вкусно пахнет из её сумки. Но Полька не успела ответить, больничка была рядом с её домом,заплатив таксисту, она побежала через приёмное, в обход всей охраны, быстрее, ещё быстрее к себе в палату…Палата была пуста. Девочки, не смотря на раннее утро, сидели почему-то в курилке, хотя никто из них не курил. Полька, ничего не понимая, дёрнула дверь ординаторской. Миш Мишич сидел там один. Он выглядел совсем не так, как всегда, и потому Полька молча присела на краешек стульчика и стала смотреть в ту же точку на стене, куда смотрел Миш Мишич.Так они сидели, пока Полька не сообразила сказать:»Миш, а я со Светочкиным компотом вернулась. А она где?» Миш Мишич вздрогнул от её голоса, перевёл на неё взгляд и развёл руками молча… Полька сорвалась со стульчика, принесла компот из палаты, налила в стакан и протянула Миш Мишичу:»Пей, он вкусный-то какой!» Миш Мишич взял стакан, выпил компот и каким-то хрипящим голосом сказал, наконец: «Поль, она бы жила, Поль. Но дочь пришла её навестить.» Полька бухнулась на стульчик, уставилась на него, не мигая, и, поняв, что горло у неё пересохло,налила Светочкиного компота в тот же стакан, выпила его и, не веря собственной догадке, сказала каким-то чужим голосом:» Значит, Бог услышал Светочку и забрал к себе! Точка!» Миш Мишич кивнул:»Значит, так.Точка».
Санитары мыли палату, больные вернулись на свои места, больничный день начинался. Жизнь катилась своим чередом в зенит лета….
Для отправки комментария необходимо войти на сайт.